«Андрей Киндяков - 115 килограммов обаяния»
12 сентября 2013 г.

Артист о жизни в театре и вне его 

Отправляясь на встречу с Андреем Киндяковым, выяснила, что добрая половина нашей редакции - его поклонники. И лично меня это не удивило. Увидев на сцене игру этого замечательного артиста, не полюбить его невозможно. Это яркий, харизматичный и безмерно обаятельный мужчина, а иногда… женщина. О талантах и поклонниках, о прелестях и трудностях актёрской доли мы беседуем с Андреем КИНДЯКОВЫМ, заслуженным артистом России, который вот уже более 20 лет служит в Красноярском драматическом театре им. А. С. Пушкина.

- Андрей, каким выдался для Вас прошедший театральный сезон?

- Сложным. Очень сложным. В первую очередь психологически. Ввиду реконструкции ситуация у нас сейчас непростая. Потому что русский театр - это театр-дом, таким его придумал Станиславский. Это намоленное место, куда привыкли ходить зрители, где служит артист. Конечно, можно играть на разных сценах, но мы столкнулись с ситуацией, что театральных площадок в нашем городе нет. Они какие угодно - для конференций, для выступлений, но только не театральные. И начинается: здесь не поставили часть декораций, здесь не смогли угол осветить, ещё и ещё что-то. И эти мелочи рвут тебя на части, потому что не замечать всего этого ты не можешь. А когда ты начинаешь отвлекаться, зрители это чувствуют.

- По-вашему, зрителю дискомфортно смотреть спектакли драмтеатра на других площадках?

- Им как минимум непривычно. Понимаете, театр придумали греки и придумали его давным-давно. И всё там отработано до мелочей. Что такое сходить в театр? Туда можно нарядиться, там буфет, пирожные, коньячок. Можно повстречать кого-то. А придут зрители в обычный ДК, там не то что буфета, там служебного входа нет. И вот, представьте, идёт мимо них мой Ронни, только без парика. Это разрушение иллюзий, потому что человек пришёл в театр - как телевизор включил, и ему не хочется, чтобы рядом проходили Гамлет или чеховский персонаж. А когда ты можешь увидеть на остановке Офелию, которая только что умерла, а теперь она стоит в простом пальто и ждёт автобус, это совсем неправильно.

- Однако реконструкция это неизбежно. Когда-нибудь она завершится. Перемены обещают колоссальные. И всё же так ли важен антураж для зрителя? Думается, что люди приходят смотреть на игру актёров, а не на сцену и декорации...

- Бальзам на душу льёте. Но реконструкция нужна. Только так можно расширить возможности театра, и зритель впоследствии это оценит. Сотовый телефон ведь тоже создан, чтобы звонить, однако сейчас он и будильник, и фотокамера, и записная книжка, и калькулятор, и проигрыватель. В театре тоже есть разные формы существования. Да, ещё Станиславский говорил о том, что можно построить прекрасное здание, можно насытить сцену спецэффектами, сделать замечательный буфет, пригласить лучших людей, но театра не будет. А выйдут два талантливых актёра, постелют коврик, и начнётся театр…

Такой театр «на коврике», конечно, может существовать, однако мы должны идти в ногу со временем. Любой из нас хочет сегодня картошки, а завтра - торт. Так и зритель пусть сегодня увидит в театре игру артистов, а завтра - круговорот планет на сцене. Иногда мы должны дарить людям шоу. Это в Москве более ста театров, и каждый может позволить себе существовать в каком-то одном стиле. А мы не можем. Разный зритель приходит к нам за разным, и наша задача - удовлетворять его желания и потребности.

- Кстати, о зрителях. Вы часто бываете на гастролях. Различается ли публика в разных городах?

- Есть некоторые особенности. В Иркутске зритель чуть более пафосный. Ощущение, что все они - потомки декабристов. А в Абакане всегда очень тёплый приём. Новосибирцы все такие столичные. Красноярск они изначально недолюбливают, относятся немного свысока. Но всё это нивелируется, если ты привозишь достойную работу и играешь с полной отдачей. Помню, как в Новосибирске мы отыграли «Примадонны», и зал встал, хотя обычно там этого не делают в принципе. А тут зрители встали, потому что зарядились нашей энергией.

- У Вас есть любимые спектакли, в которых Вы задействованы?

- Сложно сказать. Вот, кстати, «Примадонны» мне нравятся. Это мой спектакль, хотя дался он мне тяжело. За девять дней до его премьеры из театра ушёл Андрей Пашнин, а билеты проданы, и отменить спектакль нельзя, потому что зритель для нас - самое важное. Пришлось быстро вживаться в роль и выходить на сцену. Артист обязан служить публике. Полный зал с операционного стола актёра поднимет.

- И у Вас такое было?

- Не раз. Скорая, помню, за кулисами дежурила. Мне в «Капитанской дочке» играть, а у меня давление 160. Ставят укол - сбивают почти вдвое. Отыгрываю сцену, снова 160. Так и бегал весь спектакль. Зато сыграл, не умер. А однажды мне руку поранили прямо во время спектакля. Бокал разбился, кровища хлынула. Я виду не подал. Сцену доиграл, за кулисами руку помыл. Забинтовали мне её, перчатки белые надели и снова на сцену отправили. Вот она - прелесть перевоплощения. Зритель ничего не заподозрил. А я с осколком в руке год ходил, а потом он шевельнулся, и вынимать мне его пришлось в микрохирургии. Такие вот издержки профессии.

- Наверное, от физических увечий никто не застрахован. А синдром профессионального выгорания у Вас случается?

- Да в конце каждого сезона. Я очень выматываюсь. Жена смеётся: ты, говорит, то и дело хочешь уходить из профессии, а отдохнёшь две-три недели и не о чём другом думать не можешь, кроме театра. Ловлю себя на мысли, что это так. Я люблю свою работу. Есть люди, которые трудятся ради выходных: считают дни до них, зарабатывают деньги только для того, чтобы потратить потом всё на отдых. Я живу ради работы, отдаюсь ей полностью. Не могу играть в полноги, поэтому и устаю. Прежде всего эмоционально. Конечно, бывают, что люди просто наигрываются, и им лучше уйти со сцены. Так вот я ещё не наигрался.

- Если бы пришлось уйти из театра, чем бы занялись? Страшно думать об этом?

- Другой профессии у меня нет, поэтому даже не знаю, что бы стал делать. Но этого не боюсь. Вокруг меня есть люди, которые забывают выключить воду, поесть, не могут толком одеться, они столь беспомощны и ведь как-то живут. Я на радио работал, креативил в шоу-бизнесе. Глядишь, что-то бы и нашлось для меня.

- А есть работа, от которой Вы точно откажетесь?

- Я не веду свадьбы. Мне интересно сняться в рекламе колбасы или игрушек, записать на радио ролик, создавая каждый раз новый образ. Но быть свадебным ведущим - это не моё.

- Откуда Вы черпаете вдохновение?

- Я люблю всё талантливое. Начиная от художественных произведений, заканчивая уникальными научными открытиями. В литературе я неприхотлив, могу читать всё подряд. Хотя предпочтение отдаю жанру воспоминаний. По телевизору нередко смотрю документальные фильмы и научно-познавательные передачи. Если узнаю о каком-то изобретении, меня это радует и, конечно, вдохновляет.

- А в театре в зрительном зале бываете?

- Случается. Но я не могу быть просто зрителем, меня сложно заворожить. Я сам 20 лет выхожу на сцену, и на происходящее там смотрю исключительно профессионально. Но, признаюсь, были спектакли, когда я забывал, что я артист, и становился просто зрителем. Из Северска две актрисы играли спектакль по рассказам Татьяны Толстой, меня тронуло. Вообще, я уверен, что в театре литература всегда на первом месте. Если есть история и она правильно рассказана, то это успех. Нет истории - нет ничего. Театр - это «слушай, что я тебе расскажу», а не «смотри, что я умею».

- Ну, насчёт умений Вам есть чем похвастать, на сцене Вы превосходно играете женщин. Ваша тётушка Чарлея бесподобна. Как Вам это удаётся?

- Играть женщин я начал давно. Началось всё с корпоративных вечеринок, когда я был снегурочкой. Мужик, переодетый в женщину, - это классический вариант хохмы. Позже я стал наблюдать за дамами - за их пластикой, манерами, характером. Ведь сам я не могу придумать женщину лучше, чем это сделала жизнь. Мой педагог учил меня: смотри вокруг. Смотри, как люди плачут, смеются, обманывают, злятся, ликуют, стыдятся. Сядь в автобусе, проедь маршрут, и ты столько историй увидишь, только надо суметь разглядеть их. И все мои женщины - это увиденные, подсмотренные из жизни. Хотя, нет, признаюсь, что кое-что для своей тётушки я позаимствовал от Калягинской донны Розы. Я хотел уйти от этого образа, но талант Сан Саныча настолько большой, что не обворовать его было бы преступлением. И я невольно украл его интонацию: «Я тааакааая проказница».

Чтобы придать тётушке Чарлея шарма, я делаю всё слегка небрежно, пытаясь быть изящным. И вот, 115 килограммов бегают по сцене на каблуках, иногда танцуя. Хотя от природы я неплохо двигаюсь, выглядит это очень смешно. А мне нравится быть смешным. Нравится, когда вдруг случайный прохожий, увидев меня, не может сдержать улыбку, смех. Это для меня высшая степень признания. Значит, я играю не зря.

Назад к списку статей