Анастасия МАЛЕВАНОВА: раз, два, хочу тут работать!
21 сентября 2016 г.

Актриса Анастасия Малеванова пришла в труппу Красноярского драматического театра им. А.С. Пушкина в 2013 году, но на её счету уже главные роли в «XII ночь, или Как вам будет угодно», «Пастух и пастушка». Сейчас актриса работает над ролью Сони Мармеладовой в первой осенней премьере драмтеатра — «Преступление и наказание».

— Ася, каким было твоё лето?

— Насыщенным. Топ событий возглавляет поездка на Южное побережье Крыма, в Мисхор. Впервые побывала на тёплом море! До этого ездила к родственникам в Эстонию, на суровую Балтику. А хотелось туда, где тепло и можно в удовольствие плавать. Поэтому копили, откладывали целый год, чтобы выбраться всей семьёй. Когда узнали, что можно получить путёвку от Союза театральных деятелей в дом творчества «Актёр», с радостью ухватились за эту возможность.

— «Дом творчества» — это ещё из советских времён, наверное?

— Да, всё слегка ветхое, ветераны степенно прогуливаются по дорожкам, семейная атмосфера. Мужу не доставало супертусовок ночных, а мне очень понравилось: тихо, спокойно, можно бесконечно загорать на пляже или плавать — мечта. Показатель отличного отдыха: в последние дни, разгадывая сканворд, не смогла вспомнить, как называется ткань убранства сцены. Кулисы! Родные кулисы забыла!

— То есть тебе, чтобы хорошо отдохнуть, нужно море?

— Скорее, смена обстановки. Я отдыхаю и в деревне у бабушки, и у папы в Иркутске. Но двух недель для Крыма мало. Только спустя дней восемь я начала понимать: ага, вот это — настоящее море, я в отпуске и можно никуда не бежать, ни о чём не думать. И я просто кожей, каждой порой ощущала, какой там упоительный воздух. Настолько сладкий, настолько насыщенный разными ароматами — моря, магнолий, сосен, — что каждое утро все две недели, открыв глаза, я первым делом взахлёб пыталась надышаться им. Конечно, туда нужно ехать хотя бы на месяц, чтобы восстановиться.

— А может, совсем переехать?

— Если только на пенсии. Мне сложно всерьёз представить, что я работаю в каком-то курортном городе. Мы ездили на экскурсию в Севастополь, зашли в театр. Смотрю: афиши, репертуар, напротив каждого названия пометка — комедия. С коммерческой точки зрения это оправдано: люди приехали отдохнуть, развлечься, зачем им драмы. Но как профессионально расти, играя только в комедиях? Для меня это невозможно. Спрашиваю: когда у ваших артистов отпуск? — В октябре. Как же можно летом работать! И даже то, что выходишь из театра — и вот оно, море! — не перевешивает в пользу курортного города. Честно говоря, я всегда выбираю не город, а театр. Я привязана к своей профессии и не хочу её менять и изменять ей.

— И в жизни на первом месте — профессия?

— Да, ещё со времён академии. Мой художественный руководитель Валерий Аркадьевич ДЬЯКОНОВ настолько привил любовь к профессии, что у меня появилась постоянная и острая жизненная необходимость в ней. Он всех нас заразил вирусом театра.

— Разве поступающие уже не больны этим вирусом с детства?

— Тут странная история... Я не мечтала стать артисткой. Конечно, пела песни Пугачёвой на бабушкиной кровати, но возгласы родственников «Ох, артистка!» не поселяли какого-то зерна. В моей семье артисты — это какие-то другие люди, незнакомые, далёкие, из телевизора. А мы все — обыкновенные, с обыкновенными рабочими профессиями. Мама большую часть жизни работала продавцом, сейчас подрабатывает — моет полы. Папа — экономист, занимается цифирками, я даже не знаю, как верно называется его работа. Нет, оба они в душе всегда были творческими людьми, только не осознавали этого, что ли... Мама когда-то писала стихи, папа всю жизнь пишет песни, недавно записал студийный диск. Родители развелись, когда я была совсем маленькой, и мама со мной уехала из Красноярска в Сосновоборск, а папа в Иркутск.

Я росла дико застенчивой, не могла купить хлеб в магазине, потому что свободной выкладки, как в сегодняшних супермаркетах, тогда не было, а попросить у продавца подать буханку хлеба я стеснялась.

Спросить у прохожего, который час — смерти было подобно. Каждый раз подбивала на это кого-то из знакомых...

Дома стояла на ушах, как все дети, но только появлялся кто-то незнакомый — зажим. Всё, что не связано с публичностью, делала с удовольствием: сочиняла и рисовала стенгазету, писала стишки. Папа со мной с самого раннего детства играл в рифму: он говорил слово и нужно было ответить рифмованно, сначала совсем простые, мама — рама, потом сложнее. Благодаря этому лет с пяти я уже какие-то рифмованные строчки сочиняла, стишки сначала совсем детские и смешные, потом они повзрослели вместе со мной. Мне кажется, каждый человек должен писать. Хотя бы попробовать. Выплеск эмоций или настроения на бумагу — это такая творческая сублимация и терапия одновременно.

- Несмотря на развод родителей, вы с папой общались?

— Конечно. Я не знаю людей, которые бы так любили детей, как мой папа меня. Он очень по мне скучал и на лето всегда забирал к себе. И мне с ним всегда было невероятно интересно. Ещё папа играл со мной в игру «А скажи мне, девочка...». Начинал он всегда с этой фразы, а завершение могло быть самым неожиданным. Например «...какое самое большое млекопитающее на Земле?». И я думала-гадала, какие-то версии выдвигала, а потом папа давал верный ответ. Это расширяло кругозор и невероятно объединяло — у нас была своя игра, своя тайна.

Сейчас, будучи матерью, я пытаюсь продолжить традицию этих игр. Но чтобы придумать вторую часть к «А скажи мне, Лёвушка...», мне нужно сначала загуглить, хотя вроде и неглупая. Говорю сейчас папе: Интернета тогда не было, откуда ты знал ответы? Смеётся: из книг. А я, только придумывая вопросы для сына, узнала, что колибри — самая маленькая птичка.

— А когда в твоей жизни появился театр?

— Мой первый зрительский театральный опыт был в первом классе, и не сказать, что удачный. С бабушкой мы пошли в Красноярский драматический театр им. А.С. Пушкина на «Макбет» по ШЕКСПИРУ. Мне было ужасно скучно: много крови, непонятно, что там происходит, и мы ушли после первого акта. Почему мы решили посмотреть именно этот спектакль? До сих пор не понимаю.

Но был и другой театр: в гимназии я видела, что есть какая-то таинственная тёмная комната, открывают люди дверь туда и пропадают в темноте, только смех слышен. Оказалось, это театральная студия «Версия», и там создаются настоящие спектакли, которые собирают залы. Мне стало интересно. В театральную студию можно было поступить только с 12 лет. Поэтому какое-то время интерес мой был пассивным, да и некогда было, всё свободное время занимала музыкалка. Из-за длинных пальцев и феноменальной музыкальной памяти мне пророчили карьеру великой пианистки. Я с лёгкостью играла то, что впервые увидела на занятии два дня назад. Но, наверное, то, что легко даётся, не ценишь. Я пропускала занятия, сбегая на шейпинг, где было гораздо веселее. Не сложилась у меня любовь к фортепиано. Кое-как окончила пять классов, получила «корочки» и забыла. Правда, в прошлом году вдруг захотелось иметь дома пианино, играть. Привезли огромное, чёрное, старое, «Заря».

— Что первым вспомнила и сыграла?

— Ничего не вспомнила. Нашла ноты в Интернете и сыграла сначала музыку из «Амели», потом «Боксёрский вальс» ЛАГУТЕНКО. Поиграла, поняла, что помню ноты, и снова остыла. На пианино теперь цветы стоят.

— Но в театральную студию ты всё-таки попала? 

— Да, сразу после окончания музыкальной школы я отправилась в эту таинственную комнату. Не столько становиться артисткой, сколько стать, наконец, причастной к этому вечному смеху из темноты, к сочинению весёлых сценок из школьной жизни... В общем, я чувствовала, что там кипит какая-то интересная жизнь, и мне туда надо. Решилась. Переступила порог, и оказалось, что и за дверью горит только пара фонариков. И сидит руководитель студии Виталий Викторович ДЕЙХИН. Вот, говорю, хочу к вам,

— Как же застенчивый ребёнок себя преодолел и пришёл к незнакомому человеку?

— Я с мамой пришла. Но и с ней было страшно. Мне до сих пор не нравится впервые приходить в какие-то новые места, к новым людям. В следующий раз, чтобы было не так страшно, я позвала с собой подруг. Виталий Викторович сначала давал нам актёрскую базу: этюды, какую-то теорию. А главное — показывал фильмы, которые считал стоящими. Там я впервые посмотрела «Танцующую в темноте» ТРИЕРА, и нас всех разорвало просто от того, что бывает такая несправедливость и жестокость. После фильма все какое-то время сидели притихшие, с красными и распухшими от слёз лицами. А потом обсуждали. И это было классно: обсуждать и с точки зрения актёрской, и режиссуры, и человеческих отношений. Это всё было настолько интересно, что «Версия» меня съела: мне уже ничего не надо было, кроме этой студии, я там просто жила.

Однажды Виталий Викторович решил восстановить спектакль по пьесе Елены ИСАЕВОЙ «Про меня и мою маму». И предложил мне сыграть главную роль — девочки, от имени которой идёт повествование. Так получилось, что первая же моя роль оказалась главной. Зрители меня хвалили, и первый успех подстегнул — надо продолжать! В девятом классе мы затеяли «Чайку», в которой я сыграла Нину Заречную. Спектакль выстрелил, зрители рыдали, даже ребята за кулисами плакали, когда я читала последний монолог. Потом мы всей студией съездили в драмтеатр им. А.С. Пушкина посмотреть на «Чайку» в постановке Олега Алексеевича РЫБКИНА. И были в шоке: что это вообще? Почему Маша такая?! Откуда там плейбойчики? Почему это комедия?! Это — Чехов?!! У нас-то была классическая версия, и другой мы не признавали. Мы были такими глупыми, нужно было повзрослеть, чтобы влюбиться в этот спектакль Рыбкина так, как я люблю его сейчас.

Уже позже, в институте, Лариса Николаевна ЛЕЙЧЕНКО, завлит драмтеатра, которая читала нам «Историю театра» (и делала это настолько увлекательно и профессионально, что мне до сих пор кажется, нет на свете педагога лучше нее!), рассказала о постановках театра им. А.С. Пушкина. Это было важно: разбирать, анализировать, она помогала нам понимать, что хорошо, а что плохо. И она рассказала нам про «Чайку». Мне стало так неловко: я просто не понимала этого спектакля. С другой стороны, есть произведения, которые для школьников бессмысленны, они их просто не поймут, пока у них нет опыта жизненного, эмоционального.

Потом мы сыграли ещё два спектакля, один из них — «Гололёд» — сочинили сами под руководством Виталия Викторовича. И поехали с ним на фестиваль любительских театров «Зеркало», который придумали и создали директор одноимённого молодёжного центра Роман ЭНГЕЛЬГАРДТ и Света МЕДВЕДЕВА. Мы попали в шорт-лист фестиваля, и нас, школьников, пригласили выступить в Доме актёра! У меня был монолог на 13 минут. Это очень много. Я выходила такой смешной чумной девчонкой, а потом говорила залу серьёзные взрослые вещи: «Страшно наблюдать, когда большой и яркий человек всю свою громадность тратит на то, чтобы стать маленьким и незаметным». Обращаясь к каждому зрителю, бросала «Ты — дура, ты всю свою жизнь положила на то, чтобы стать маленькой и незаметной, посвятила себя человеку, который тебя бросил» и т.д. Юный кудрявый актёр Серёжа ДАНИЛЕНКО сидел тогда в зале, мы познакомились гораздо позже, а Людмила Борисовна МИХНЕНКОВА была в жюри.

Вот я говорю этот монолог, тишина звенящая, мне страшновато, ловлю жадные взгляды публики, понимаю, что они внимают каждому моему слову. И вдруг споткнулась о взгляд Серёжи и... забыла текст. То, что у артистов называется «белый лист»: когда в голове вместо роли степь, ветер и перекати-поле гуляет. Молчу. Отматываю мысленно назад всё, что говорила, вспоминаю последнюю фразу и продолжаю монолог. Для зрителей это была небольшая заминка. Мне казалось, что прошли мучительные часы.

Потом нас очень хвалили. Обо мне говорили: как же эта маленькая девочка смогла настолько осмысленно подать взрослый текст. Мы победили на фестивале и с отрывком из этого спектакля приняли участие в гала-концерте уже на сцене Красноярского драматического театра им. А.С. Пушкина.

Это было что-то сумасшедшее: мы гуляем по театру, а вокруг — настоящие артисты из труппы этого театра. В галерее артистов в фойе не доставало двух фотографий, и мы с подружкой сфотографировались так, будто на этих портретах — мы. Понимаешь, я себя к этой стене припечатала уже тогда! И хотя стать артисткой для меня по-прежнему было чем-то фантастическим, я загадала желание. Как девочка в исполнении Марии Шалаевой в фильме «Русалка». У неё был своеобразный ритуал: загадывала желание и говорила «раз, два, хочу уехать, три, четыре, хочу уехать, пять, шесть...» и так далее. И желание сбывалось. И я ходила по старой деревянной сцене драмтеатра и говорила: «Раз, два, хочу тут работать». Оказалось, это действенный способ.

Ближе к окончанию школы всё же решилась поступать в Академию музыки и искусства. Виталий Викторович готовил со мной рассказ КУПРИНА «Allez!». А перед поступлением бывшая ученица Дейхина, которая училась у Дьяконова, позвонила ему и попросила посмотреть меня — может, всё зря, не стоит? Валерий Аркадьевич даже немного со мной поработал, ничего не обещал, но сказал: «Давай, попробуй поступить».

— А для тебя тогда это уже было жизненно важно — стать артисткой?

— Нет, я планировала, если не поступлю, пойти на журфак учиться. Я же школу с серебряной медалью окончила, и меня интересовало всё, что связано с коммуникацией.

Подавать документы мы поехали с мамой и её другом. И недалеко от Академии на пешеходном переходе мы сбили юношу. Не насмерть, так, легонько задели, не заметили, как он выскочил из-за автобуса. Он тут же дальше побежал. Но мы так испугались, что остановились на обочине. А я очень восприимчива к знакам судьбы. Говорю: может, не надо мне поступать, не к добру это? В итоге поступила легко, без протекции.

И на втором курсе я поняла, что действительно хочу быть артисткой, а на третьем — что не смогу уже заниматься ничем, кроме этой профессии. Хотя одноклассники относились так: что у вас там за уроки? Что вы там — танцуете-поёте? Это что — институт, серьёзно? Обижало. Валерий Аркадьевич сразу нам сказал, что такие насмешки — это самое лёгкое, что будет с нами.

Работа артиста — каторжный, адов труд. Вы должны полностью принадлежать профессии и делать выбор в её пользу, отодвигая на второй план семью, родственников, любовь. А на работу в театр можно не прийти, только если ты умер, и у тебя есть об этом справка.

На первом же собрании он нам сказал: вы ещё пожалеете, что сюда попали, со мной шутки плохи. Большой и грозный Валерий Аркадьевич, мы его обожали.

Мне всю жизнь встречались люди, которые вели за руку в эту профессию. И привели.

— В институте у тебя появилась семья...

— Да, на третьем курсе я влюбилась в одногруппника, забеременела и поняла: всё, детство кончилось, нужно выбирать, мать я или актриса. Мы оба студенты, не работаем, впереди финишная прямая госэкзаменов, дипломных спектаклей, и если сойти с неё сейчас, я уже не вернусь в институт.

Моя мама сказала: даже не смей раздумывать, ребёнок — это подарок судьбы. И убедила. Я ей очень благодарна, сейчас понимаю, какой дурой была, допустив даже тень сомнений по поводу ребёнка. Тогда же с дрожью в коленях пошла сдаваться к Валерию Аркадьевичу. И он позволил мне не брать академический отпуск, учиться до последнего. Благодаря его огромной человечности и лояльности окончила институт со своим курсом, пропустив всего месяц. Конечно, мама очень помогала. В появлении ребёнка был и ещё один неожиданный плюс: после родов я стала более женственной, чего раньше не хватало.

— А свадьба?..

— Свадьба у нас была самая эгоистичная в мире: регистратор приехала в институт, и наш брак зарегистрировали на сцене, в зале сидели однокурсники, мама приготовила какие-то лёгкие закуски. Регистраторша так сильно волновалась, что дважды назвала меня Малевановной. Все рыдали: я была смешная и трогательная на последнем месяце беременности...

Свадьба была театральной, и брак оказался таким же. Понадобилось четыре года, чтобы понять, что мы разные. И чтобы согласиться с родителями в том, что два артиста в одной семье — перебор. Хотя сначала мне казалось, что муж-артист — идеально. Кто ещё поймёт, когда на сцене ты целуешься с другими, кто поверит, что возвращение заполночь домой — действительно после репетиции.

— А минусы жизни с артистом в чём?

— Главный — нищета. Вы оба зарабатываете потом и кровью, но это нельзя назвать солидным доходом. Это не «мой мужчина меня обеспечивает». Сначала мне это и не нужно было, я настраивалась профессионально расти и зарабатывать вместе. Но с течением времени и рождением ребёнка ориентиры изменились, понимаю, что мужа нужно выбирать не только сердцем, но и головой.

Решение о разводе было очень тяжёлым. Помню, как разводились мои родители, как меня спрашивали: с кем ты хочешь быть, с мамой или папой? Как этот вопрос физически разрывал сердце... Самое тяжёлое сейчас — работать вместе, особенно в таком сложном спектакле, как «Преступление и наказание», где мы играем главные роли. Для меня эта работа очень важна.

— Чем именно?

— Во-первых, это мировая классика, а для любой актрисы сыграть что-то из мирового репертуара очень важно, да и работодатель, увидев в списке прочих ролей строчку Соня Мармеладова, сделает для себя какие-то выводы. Но для меня удивительна даже не столько роль, сколько работа над ней.

Признаюсь, в Александра Анатольевича ОГАРЁВА как в режиссёра я просто влюбилась. Он покорил меня своей работой с артистами. Роль он видит нестандартно и умеет читать между строк. С первых минут общения стало ясно, что артист для него — личность, он его уважает и считается с его мнением.

Есть режиссёры, которые пускают тебя в свободное плавание, и ты там барахтаешься как можешь. Либо наоборот — не дают ни шага в сторону сделать, и здесь сложнее сделать роль органичной. С Огарёвым же работа над ролью — это взаимный процесс, сотворчество. Вот я как-то представляю Соню и рисую её, исходя из этих представлений. Есть же какие-то стандартные вещи: она проститутка, она несчастная, худая, осунувшаяся, с потухшим взглядом. А он говорит: ты переполнена светом и надеждой, у тебя столько веры в Бога, что Он ведёт тебя за руку, а значит, ты не можешь быть потухшей. Да, она знает, что она грязная и на самом дне, но при этом Раскольников про неё говорит: у неё же три дороги — в канаву броситься, в дурку сдаться или прямо на площади помереть, а она свет несёт. И настолько интересно вместе искать и находить эти полутона! Я горю этой ролью и уже понимаю, что буду скучать по репетициям. С нами будет работать театральный хореограф, то есть спектакль частично будет решён пластически — без танцев, но с более выразительными и красивыми движениями.

— А есть что-то, что объединяет тебя с твоей героиней?

— Я ей завидую и у неё учусь.

— Чему? 

— Вере и свету. У меня в сравнении с Соней отличное положение: есть работа, ребёнок, крыша над головой, а вот ощущения счастья и полноты жизни, которые её переполняют, у меня пока нет. Вера Сони — сильная и безусловная, это удивительно.

— Ася, а ты во что веришь?

— В Бога и в театр. В то, что посредством театра я меняю мир к лучшему.

Источник

Александра Казанцева

Назад к списку статей