Александр ИСТРАТЬКОВ: «Я романтик по натуре».
19 февраля 2019 г.

От первого лица

• Фев 14, 2019

Фото М.ЁЛКИНОЙ

В апреле в конкурсной программе “Золотой Маски” можно будет увидеть спектакль Красноярского драмтеатра имени А.С.Пушкина “Розенкранц и Гильденстерн мертвы” в постановке Олега Рыбкина. За роль Первого актера в нем номинирован Александр Истратьков, один из ведущих актеров труппы. За эту работу он уже получил приз на Красноярском краевом фестивале “Театральная весна”.

– Александр, каким вам видится ваш персонаж? Это Харон, который проводит Розенкранца и Гильденстерна через всякие испытания, или провокатор, затянувший их в ловушку и наблюдающий за гибелью?

– Знаете, в какой-то момент я пришел к выводу, что артисты о спектакле вообще мало что понимают. Что-то становится понятно, когда смотришь из зала – при этом у зрителей могут возникать какие угодно ассоциации, не обязательно совпадающие с замыслом режиссера. Олег Алексеевич Рыбкин никогда не формулирует свою сверхзадачу, не объясняет актерам, о чем он хочет ставить – и это, как мне кажется, правильно. Есть в театре такое выражение: “Расскажите мне просто – я сыграю сложно”. Мы оговариваем сюжет, предлагаемые обстоятельства, намечаем характеры, понимаем внутренний механизм, логику – все по школе. А как оно выстрелит, ясно лишь ближе к выпуску, и то относительно. Внутри действия у нас совершенно иное восприятие происходящего. Так что мне трудно ответить на ваш вопрос. Кто такой Первый актер? Исторически это режиссер – и Шекспир был первым актером, и Мольер. Ну, а если сопоставить с сюжетом нашей постановки – как режиссер ведет актеров к определенной точке, так и мой герой направляет других персонажей к некой развязке. Сам спектакль – вообще как матрешка: театр в театре, один сюжет внутри другого, сплошные наслоения! Наверное, тем он и интересен – много неизведанного.

– Помнится, вы говорили, что вам обычно нравится играть первые десять показов, потом азарт постепенно уходит.

– Не всегда – Стоппардом еще точно не наигрался. (Улыбается.) Наверное, очень многое зависит от автора. Помню, у нас шел спектакль по рассказам Гришковца, и поначалу я выходил в нем на сцену с большим удовольствием. А потом вдруг понял, что всё – книга прочитана, второго и третьего пласта там нет, и дальше просто повторяешь по накатанному, скучно. А Чехова, как мне кажется, можно играть всю жизнь – и тема не будет раскрыта, все время всплывает что-то новое.

– Насколько для вас важно игровое начало в театре?

– К сожалению, у меня нет возможности часто смотреть хорошие постановки, особенно из других городов, чтобы рассуждать об особенностях игрового и неигрового театра, – мы много ездим по фестивалям, но там редко удается что-то увидеть, нет времени. Но я очень люблю кино, и если говорить применительно к нему – на мой взгляд, все бездарные сериалы построены на том, что играть не нужно. Сейчас в них засилье среднестатистических артистов – вроде бы органичных, типажных. Но смотреть на безликое существо, которое просто произносит текст, неинтересно. Индивидуальностей, личностей, артистов с харизмой в нашем кино и на телевидении стало меньше. Выделил бы Сергея Маковецкого. Недавно увидел его в роли Ивана Грозного – и не узнал ни по голосу, ни внешне. У него там такая яркая маска, что она на несколько секунд закрыла артиста. Это, наверное, и есть художественный образ. В другом сериале Маковецкий сыграл спившегося тренера советских времен. Тоже грим, парик – но он был в этом нелепом обличье совершенно естественен. Подумал тогда, что если подобные краски дать слабому артисту, получится пошлость невероятная. А талантливый человек будет талантлив в любой форме, будь то игровая, постдраматическая, какая угодно. Поэтому, пожалуй, неважно – что, неважно – как, главное – кто.

Но вообще, меня пугает тенденция к упрощению. Хотя не меньше пугает и многозначительность. Когда вижу в спектакле какие-то неоправданно долгие паузы, возникает ощущение, что воруют мое время: почему я, зритель, уже все понял, а персонажи на сцене еще нет? Думаю, сегодня в театре это недопустимо, скорость восприятия у современного человека стала очень высокой.

– Многочасовые постановки не признаете?

– Все зависит от режиссера. Лев Додин и Григорий Козлов поставили прекрасные спектакли, идущие по 8 часов – и они отлично воспринимаются. Но это все же исключения. В большинстве случаев четырехчасовое действие для сегодняшнего театра – недопустимая роскошь. Помню мой первый опыт длинного спектакля – “А зори здесь тихие” Юрия Любимова в Театре на Таганке. Он шел всего 2 часа 10 минут, но без перерыва! В начале 80-х это была революция – прежде спектакли без антракта в российском театре не выпускали. Когда сделано талантливо, публика примет все, что угодно. Но злоупотреблять ее вниманием не стоит.

– Чем, на ваш взгляд, театр может привлечь сегодняшнего зрителя – искушенного, думающего, отчасти даже пресыщенного информационным и визуальным изобилием?

– Тем же, чем и всегда. Театр был и остается единственным видом искусства, где творческий акт происходит на глазах у публики. Я как-то услышал фразу, что свойство талантливого человека – ощущать сегодняшний день, свойство гения – видеть завтра. Так и в театре: хороший спектакль созвучен тому, что нас окружает, очень хороший способен предвосхищать события.

А еще театр прекрасен тем, что в нем возможно все, что угодно. Он, как губка, впитывает в себя любые новшества и тенденции. Можно посмотреть спектакль, идущий час, и испытать потрясение, можно в течение недели, не уставая, ходить на театральный сериал. Красноярский ТЮЗ, например, в этом сезоне объявил о начале эксперимента – на протяжении семи лет выпускать по одной постановке по “Хроникам Нарнии”. Если идея осуществится, она прямо-таки обречена на успех.

– На сцене вы больше трех десятков лет, сыграли за это время множество ролей. Но Гамлета так и не довелось?

– Я сыграл “русского Гамлета” – Чацкого, и очень рад, что в моей судьбе была эта работа. Хотя, как мне казалось, больше подходил на роль Молчалина. А ждал вообще “Маленькие трагедии”, меня обе-щали там занять. Но в театре решили ставить “Горе от ума”. Цикл коротких пьес Пушкина так и не выпустили, о чем сожалею до сих пор. Точнее – все еще не теряю надежды однажды в нем сыграть.

Если же вернуться к Гамлету – история любви на сцене для меня всегда была привлекательнее поисков ответов на философские вопросы, равно как и любых других сюжетов. Я романтик по натуре, и самое интересное для меня в театре – отношения мужчины и женщины. Не утверждаю, что только так и должно быть, театр бывает разным. Но сам я, прежде всего, предпочитаю смотреть о любви. Хотя случаются и исключения – тот же Стоппард или Гоголь. Самое же важное – чтобы все это находило отклик у зрителя.

– Вы несколько лет совмещали работу в театре с преподаванием, выпустили несколько актерских курсов. В свою бытность педагогом утверждали, что каждое новое поколение лучше предыдущего.

– По-прежнему так считаю – это естественная эволюция. Молодые обогащаются опытом своих предшественников и идут дальше. Сегодня, например, любой второкурсник может спародировать великого Андрея Миронова, ремеслом юные артисты владеют неплохо. Другое дело – самому стать в театре уникальным явлением, каким был Миронов, открыть, как он, что-то, что до тебя в искусстве не делал никто. На такое всегда были способны лишь единицы. Я не идеализирую молодежь. Мне кажется, главная их проб-лема сейчас в том, что они транжирят себя – разбрасывают, не накапливая. Я лично убежден, что к выходу на сцену нужно готовиться, уже с утра понимать, что вечером спектакль, и все остальное должно отойти в сторону. У ребят энергии столько, что ночью они могут репетировать, утром сыграть один спектакль в антрепризе, днем – другой, а вечером выйти в важнейшей премьере театра. Не понимаю этого и никогда не приму – не верю в успешность такого перевоплощения, каким бы наполненным ни был артист. Всеядность меня пугает. Роль надо ждать, вынашивать, любить. И дорожить – ролью и театром, в котором служишь. Наверное, это голод – им не хватает творчества. У нас большая труппа, всем новые роли каждый сезон давать невозможно. А молодому артисту хочется раскрываться, и счастье, что у них есть такие возможности. Но если твой театр для тебя не в приоритете, однажды и ты в нем можешь незаметно отодвинуться на задний план. И все же: театр – дело молодых, они должны там жить, бывать ежедневно. А после 35 лет артисту нужно постепенно отходить в сторону и поддерживать тех, кто приходит за ним.

Беседовала Елена КОНОВАЛОВА

«Экран и сцена»

№ 3 за 2019 год.

Экран и Сцена