Под колесами любви
27 января 2009 г.
«Трамвай «Желание» — пожалуй, самая психологичная и глубокая пьеса Тенесси Уильямса, в которой повседневная обыденность, грубая, пошлая, серая, как старая попона, вдруг обнаруживает свою зияющую ветхость, сквозь которую — глаза в глаза! — смотрит в лицо человеку бездна.
Лучшие истории, как известно, вырастают из реальности: действительно, но улицам Нового Орлеана разъезжал когда-то весело раскрашенный трамвайчик под названьем «Желание», с конечной остановкой на Дезире Стрит. В пьесе именно этот ретро-транспорт привозит в район трущоб инфернальную неудачницу Бланш, растерявшую по ходу бурной жизни все, кроме иллюзий. И здесь наступает конец ее приключениям. Совместное проживание в крохотной квартирке с сестрой Стелой и ее мужем Стенли завершается тем, что Стенли насилует Бланш, а затем, чтоб избежать скандала и ради мира в семье, супруги отправляют ее в сумасшедший дом. Конечно, симпатии драматурга целиком и полностью на стороне Бланш: он не видит никакого оправдания скотской распущенности плебеев, их воинствующему филистерству, нетерпимому к проявлению какого-либо инакомыслия. Их примитивный солипсизм яростно отрицает право другого человека на собственный мир; их зоологическая ненависть к существу иной породы, которое, будучи абсолютно беззащитным, тем не менее, отваживается бунтовать против их законов, поистине страшна. Все, что выходит за рамки их понимания, с их точки зрения, не только иррационально, но и, безусловно, безнравственно: ведь именно плебеи в данном случае, по Уильямсу, являются носителями морали — убогой, как они сами, до дна лицемерной, почитающей внешнюю благопристойность выше внутренней чистоты, само понятие которой для них незнакомо.
Однако было бы ошибкой свести суть «Трамвая» к банальному конфликту между страстями и моралью. Иначе Тенесси Уильямса не называли бы «американским Чеховым». Он поразительно чуток, этот прячущийся в тени соглядатай; а еще — он беспощадно искренен. Пьесы Уильямса — «Стеклянный зверинец», «Кошка на раскаленной крыше», «Лето и дым» — входят в репертуар лучших драматических театров мира, но «Трамвай «Желание» — безусловный рекордсмен по количеству театральных постановок. Знакомство массового зрителя с этой пьесой состоялось в 1951 году, когда на широкий экран вышел фильм Элиа Казана со звездным дуэтом Вивьен Ли (Бланш) и Марлона Брандо (Стенли). В России «Трамвай» обрел культовый ореол после постановки пьесы в Театре им. Маяковского. К сожалению или же к счастью, режиссура Андрея Гончарова в сочетании с блистательной игрой Светланы Немоляевой и Армена Джигарханяна сделала спектакль театральной легендой, неким золотым стандартом, состязаться с которым бессмысленно, и благодаря этому «Трамвай» не стал дежурной пьесой в репертуарах российских театров. Более того: на какое-то время о нем словно забыли. И вот, спустя сорок лет после премьеры, «Трамвай» вновь становится одним из фаворитов отечественной сцены. Только из постановок прошлого года можно назвать «В пространстве Тенесси У» Юрия Еремина на сцене Театра им. Моссовета, спектакль Генриетты Яновской в Московском ТЮЗе и, конечно, работу Михаила Бычкова в «Приюте комедианта», Санкт-Петербург. Откуда такой ажиотаж? Вряд ли обосновано предположение о рецидиве моды на жесткую, откровенную драму. Мир изменился. Сменилось поколение зрителей, и пьеса самого русского из американских драматургов опять зовет к оружию новое поколение режиссеров. Справедливости ради, надо отметить, что все три постановки были встречены театральной критикой более или менее прохладно.
27 декабря премьера «Трамвая «Желание» состоялась на сцене Красноярского драматического театра им. А. С. Пушкина. Режиссер Олег Рыбкин предложил публике свое прочтение Тенесси Уильямса. Первое, что приятно удивляет зрителя — то, что постановщик отказался от фоновой подсветки сюжета посредством экзотического колорита, как это было сделано, например, в Московском ТЮЗе, где, за неимением легендарного негритянского джаз-бэнда, нужный акцент привносила группа корейских студентов из «Щуки». Они грациозно фланировали на заднем плане, трепетали бумажными веерами, вполголоса переговаривались на родном языке, и, по свидетельствам очевидцев этого зрелища, главное, что занимало публику на протяжении всего спектакля, — о чем же они говорят?! Олег Рыбкин отказался в своей постановке от национального антуража, и это, безусловно, не только усилило звучание основной коллизии спектакля, но сделало конфликт пьесы максимально приближенным к зрителю: подобная история, без сомнения, могла произойти не только в Новом Орлеане. Эффект перенаселенности жизненного пространства, который важен для развития сюжета, реализуется в постановке Рыбкина не количеством второстепенных персонажей, к месту и не к месту заполняющих сцену, а, главным образом, посредством декораций, разделяющих пространство по вертикали и горизонтали на множество обособленных ячеек, каждая из которых наполнена собственной жизнью. Но эта обособленность-условна: в хаосе кривых линий без труда читается силуэт клетки, в которой птице не спрятаться, из которой не улететь.
Но главное, что и сам конфликт трактуется в пьесе не традиционным образом. Стенли Ковальски и вся его компания отнюдь не напоминают хтонических монстров грязных трущоб. Это совершенно обычные обитатели рабочей окраины, в поте лица добывающие хлеб свой насущный, все радости жизни которых сосредоточены на уровне покера, кегельбана и пьяной драки. Их мир — черно-бел; они искренни и безапелляционны как в любви, так и в ненависти. Но от этой заурядности персонажей жуть происходящего на сцене не умаляется, а напротив, возрастает. Перерастающая в лютую ненависть неприязнь, которую испытывает Стенли (Дмитрий Корявин) по отношению к Бланш (Людмила Каевицер), в данной трактовке представляется абсолютно логичной. Истеричка и нимфоманка, петардой влетевшая в мирный очаг благополучной семьи Ковальски, возмутившая покой целого квартала честных тружеников своими эксцентричными выходками и вызывающей роскошью нарядов, но определению не может найти здесь ни сочувствия, ни понимания, ни любви, которых она так жадно ищет. Из множества интересных находок хочется особенно отметить сцену безумия Бланш, чрезвычайно сильную в пластическом выражении: на глазах потрясенных зрителей красавица в сверкающе-белоснежном наряде кинозвезды вдруг преображается в ужасный бесформенный ком-зрелище не для слабонервных.
Если говорить о недостатках спектакля, то надо признать, что первые же сцены спектакля создают настолько высокое напряжение, что почти полностью «съедают» энергетическое пространство фабулы, и она, еще как следует не развившись, уже, что называется, вонзается головой в потолок. Утонченнейшая поэтесса средневековья Диана Пуатье остроумно заметила, что любовь никогда не застывает в неподвижности: она либо прибывает, либо убывает. То же качество присуще пьесe: если она лишена возможности расти вверх, она начинает неуправляемо сползать вниз. Финал спектакля оставляет сильное впечатление. Черный и белый ангелы уносят Бланш в мир ее мечты, радостный, тропически яркий, настолько прекрасный, что жаль становится не ее, прошедшую долиной смертной тени, а Стенли и Стелу, которые остаются в своей юге-тушке, со своим маленьким, кроличьим счастьем... Ольга Черненькая, Деловой Красноярск
Назад к списку статей |
