Чем дальше в Лес...
12 января 2012 г.

16-го и 17-го декабря в театре им.Пушкина случилась долгожданная премьера — первая на большой сцене в нынешнем творческом сезоне и последняя в неотреставрированном здании театра. Красноярск увидел «Лес» Островского в постановке известного кино- и театрального режиссера Сергея Ражука. Одна из самых совершенных и самых сложных пьес классика, «Лес» полтора столетия назад вызывал массу упреков в несовременности. Сегодня же произведение мастера драматургии в прочтении мастера режиссуры пришлось ко времени необыкновенно...

А.Н. Островский для русской драматургии, как Шекспир в Англии, Мольер во Франции, Шиллер в Германии... Выдающийся художник своей эпохи, он воплотил мечты ценителей театрального искусства о появлении русских характеров на отечественной сцене, где слишком долго царили переводные пьесы — «переделки». Гений Островского в том, что он писал исключительно для театра, отчего его произведения звучат так ярко, а вне сцены кажутся будто бы незавершенными. Задачей своей жизни драматург считал создание русского национального театра, который был бы «просветительским учреждением». Именно театр, по мнению Островского, уходящий корнями в народный балаган, обладает возможностью прямо и сильно воздействовать на души людей. И цели своей великий драматург достиг: он подарил нам «русский национальный театр» — глубоко поэтичный и глубоко философичный, который по праву должен называться «театром Островского». Но, добро пожаловать в театр Островского-Ражука.

Репертуар красноярской драмы могла пополнить другая новинка, но из предложенных к постановке приезжим режиссером пьес литературный совет театра единогласно выбрал трагикомедию Островского. Уже позже, при глубоком разборе пьесы, режиссер к своей радости обнаружил, как сильно она созвучна его собственным размышлениям о дне сегодняшнем, «не оставаясь при том публицистикой, но выходя на уровень поэтически-философского осмысления проблем бытия». Не откровение ли? Думается, подобное так или иначе настигнет каждого, кто посетит дивный мир «Леса»...

«... Вы, о люди, истребляете леса, а они украшают землю, они учат человека понимать прекрасное и внушают ему величавое настроение. Леса смягчают суровый климат... В странах, где климат мягок, люди красивы, гибки, легко возбудимы, речь их изящна, движения грациозны. У них процветают науки и искусства, философия их не мрачна, отношения к женщине полны изящного благородства. И так далее, и так далее...» Этими словами А.П.Чехова режиссер открывает действо, задавая новое звучание «лесной» теме, расширяя метафорику. Лес — уже не просто причина конфликта между Восьмибратовым (Я.Алленов) и Гурмыжской (Г.Саламатова), которая бездарно и трудно совершает нелепые сделки. И даже не столько тот «сыр-дремучий-бор», где филины и совы «живут, как им хочется», где «старухи выходят замуж за гимназистов, а молодые девушки топятся от горького житья у своих родных»... Лес предстает собирательным образом всего живого, истинного, доброго, что есть в мире и в людях. И эта метафора обретает ключевую роль.

Так, огромный пень на авансцене — художественное отражение действительности, где многое прекрасное вырублено под корень и продолжает вырубаться. С тем очевиднее суть названия помещичьей усадьбы — «Пеньки» (что находится на пути из Керчи в Вологду — на географической оси, соединяющей юг и север России).

Но Лес — это и место, где легко заблудиться, если нет верных ориентиров. Благо, в театре Островского они несомненны: здесь нет «величественного» зла — писатель всегда лишал дурных людей ореола значительности, прежде всего, смехом. И напротив — любовался натурами творческими, страстными, крупными. Он рисовал их с любовью и состраданием. Режиссер постановки продолжил линию классика, не делая скидку «на время» и не внося правок в яркий, рельефный образ провинциального трагика. И Несчастливцев (Д.Корявин) не смотрится отставшим от жизни человеком. Он выменял свой фрак (единственно надежный пропуск в «свет») на костюм Гамлета. И снова дает повод комедианту Счастливцеву (А.Киндяков) сказать: «Трагики. Благородства пропасть, а смысла никакого» — он жертвует все свое состояние на благо счастья юных влюбленных Петра (М.Сарпов) и Аксюши (Я.Няньчук). Да, он неидеален, но он имеет идеалы, и свободен в неприятии подлости. И тем привлекателен. Он говорит: «Несчастлив тот, кто угождать и подличать не умеет» (отсюда, верно, и псевдоним). И в этом «темном лесу» Несчастливцев — единственный настоящий герой, но не единственный актер...

«Лес» — театр в театре. Главные участники интриги стремятся достичь своих целей, ставя каждый свой спектакль. Но прежде чем развернутся и придут в столкновение эти спектакли, драматург готовит сцену и зрителей. Помимо действующих лиц, «актеров» Гурмыжской, Улиты (Т.Семичева), Счастливцева, Несчастливцева, Буланова (В.Скробан), Островский вводит в пьесу и «зрителей» — соседей помещицы. Не участвуя в интриге, они абсолютно необходимы для характеристики не только того мира, в котором развернутся события, но еще и тех, для кого разыграны спектакли. Мотив Игры обостряется в финале, когда персонажи на сцене оказываются между двух зрительных залов (проекция появляется на заднике сцены). А мы — зрители одного из залов — являемся не иначе как пассивными соучастниками, сродни Милонову (Э.Михненков) и Бодаеву (В.Решетников). Чей мир понятнее вам и ближе, господа? Выбор сделать предстоит наедине с собой, в себе — зал напротив пуст. И каждый из нас — сам себе актер и зритель.

Режиссерские находки осовременивают, оживляют текст. Это и ловкие звучащие ремарки, как знакомство зрителя с Аксиньей в ее же присутствие: «...бедная девушка лет 20-ти, одета чисто, но бедно, — декламирует Карп (В.Лосьянов) и вовсе конфузит героиню, — Немного лучше горничной». И чуть заметное, но придающее вкуса, вмешательство в авторский текст, типа комментария комика на тираду трагика о женском чувстве: «Ни фига себе, у вас кастинг!» Смыслоорганизующим элементом в спектакле становится цвет. Зеленую драпировку сцены (то ли в цвет «кущ» лесных, то ли в тон омута, куда от безысходности погружается в своих мыслях Аксинья), сменяют в третьем действии алые полотна. Красный — цвет-антагонист зеленого — цвет огня, пожирающего леса, но с тем это цвет войны и победы, цвет крови, пылкого сердца артиста...

Однако режиссерские «финты» — только обрамление вечности и глубины оригинала, а где-то и способ увлечь молодежь. Она — главный адресат постановки Ражука. Вот, что говорит об этом режиссер: «Мы сегодня живем в период, когда ориентиров, авторитетов — художественных ли, политических, нравственных — нет. А те, что были, кажутся смешными, «высоту чувств» победили практичность, приспособленчество. Жили помыслами, а стали жить мыслями о пропитании. Стало стыдно говорить о высоком всерьез... Хочется, чтобы молодые люди задумались над тем, как жить, зачем жить, жить или выживать. О том, что такое счастье. И всё ли так очевидно из происходящего и декларируемого вокруг? Наше время опасно тем, что человек привыкает читать дайджесты чужих мыслей, не затрачивая, не подключая душу. А когда душа не работает, она либо засыпает, либо умирает. И человек перестаёт быть человеком. Тварь и Творец — однокоренные слова, но какая РАЗНИЦА в содержании!..»

Хочется привести еще одну цитату С.Ражука уже о «технической» стороне постановки: «В пьесе такая бездна ассоциаций и поводов для размышлений, она так точна в смысле проживания ситуаций, так вкусно звучат слова... Как из песни слова не выкинешь, так из этой пьесы нельзя просто так выбросить ни одной реплики. Поэтому спектакль получился долгий, но не ДЛИННЫЙ. Для работы души, но не тяжёлый. Для ума, но не скучный. Серьёзный, но весёлый»...

P.S. «Впечатление, производимое комедией, так сильно, что надо дать время пройти ему, чтобы что-нибудь заметить, и потому в настоящее время я, кроме безусловной похвалы, ничего не могу тебе сказать по ее поводу», — писал драматургу его брат после прочтения пьесы. Надо же сказано больше века назад, а будто о минувшем вечере!..

Дарья Куппонен, журнал «Имена и лица»

Назад к списку статей